Мы кончили 9-й класс, и вот к нам из школы пришли и сказали, что нас просят зайти в школу, чтобы там собраться и обсудить, как мы можем помочь своим участием. Мы пришли в школу, вместе с родителями. Директором школы была Фрида Марковна Фишберг. Высокая интеллигентная дама. Фишберг, по-видимому, немка, потому что у нас с немцами была большая дружба перед войной. Мы к ним присылали своих, а они к нам, учились вместе. Были разные газеты и журналы из Германии. Одна газета называлась «Арбайтер иллюстрейшен цайтунг» (Рабочая иллюстрированная газета). Напечатанная коричневой краской (у Гитлера коричневое все было и форма). Завуч (Файбусович), я не помню, как мы её называли (шухер), была такая маленькая и всегда на всех доносила. Вот нас собрали в школе. И было сказано: нам нужно помочь прилегающим колхозам, которые в Московской области, собрать урожай, чтоб он не достался врагу. Мы должны были к этому подготовиться. Причем там, когда мы приедем, будет школа, в которой можно жить. Там есть рядом помещение, где все будет устроено, чтоб нам расположиться. Нам дадут спецодежду, рукавицы. Ничего с собой брать не надо. Все там будет сделано. Все хорошо. И мы соберем урожай и уедем назад. Поэтому, ничего переодеваться, никакой еды с собой брать не надо. Мы сядем на электричку, приедем близко. Ну, хорошо, мы через день пришли в школу все. Девочки наши, некоторые, пришли даже в туфлях на высоких каблучках. Некоторые родители своим детям, все-таки, завернули какие-то пакетики с едой, мало ли что. Другим – нет, как сказали. И мы пошли на товарную станцию, там, где Ваганьковский мост. Там была товарная станция, было много путей. Мы туда на товарную станцию пошли. Когда мы туда пришли, встали на верху, смотрим вниз, где наши электрички должны были стоять. Мы никаких электричек там не увидели, мы там увидели товарные вагоны, маленькие и большие, а на платформах были сложены груды лопат. Ходили военные вооруженные, чтоб все это охранять. Мы как-то забеспокоились, потому что не увидели вагонов электрички. Увидели товарные вагоны, увидели лопаты, причем, лопаты были ковшовые. Большие такие лопаты, не обычные, которыми землю роют. Стали говорить, может нам уйти? Потом сказали, ну, как-то неудобно, мы же дали слово и все такое. Мы спустились туда на платформу. Нам сказали: вот вагончик товарный, малый вагон такой обычный. Заходите туда. Берите каждый лопату с собой. Мы вошли в этот вагон. Там были сделаны нары, как обычно, слева и справа от двери. На одной мальчики, на другой девочки располагайтесь. За нами дверь закрыли снаружи на замок. В этих товарных вагонах есть окошки под самой крышей, в которые можно смотреть, куда мы едем. И через некоторое время поезд тронулся и пошел. Причем, мы пришли туда довольно рано в первой половине дня. Вот поезд едет, едет, едет, не останавливается. Смотрим, там что-то мелькает. Кому-то захотелось уже пописать. Мы сказали, давайте сюда, около двери, отвернемся, девочки, мальчики. Кто-то начал уже развертывать еду, делиться. Смотрим в окошко, миновали Можайск, под Москвой в 100 километрах. Поезд все идет, идет, идет, не останавливается. Уже темнеет, кончается день. Когда стало почти совсем темно, сумерки, поезд остановился, дверь открыли, сказали, мы можем выходить. Мы вышли и видим, это не станция, а какой-то полустанок. Слева от дороги какие-то сараи, по-видимому, в которых что-то хранилось. И слева, лес густой, большой, высокий. А справа такой подлесок, где растут березки небольшие, ну, не больше двух-трех метров. Нам сказали, тут вот ждите. Накрапывал мелкий дождичек. Ребята, кто курил, у кого были спички, содрали кору, сделали небольшой костер. Вокруг этого костра мы расположились, по кругу, греемся, грудь высыхает, спина мокнет, поворачиваемся, спина высыхает, пузо мокнет. Мы вокруг этого костра стоим и стоим, стоим и стоим. Так прошла ночь. На следующее утро, когда рассвело, появился дядя и сказал: пойдемте. Мы пошли как раз на левую сторону, где был густой лес. Была прямая тропинка, которая шла по обочине этого леса. Дальше лес как-то спускался, и там было видно какое-то поле. Уже вдали какие-то селения, постройки. Мы пошли по тропинке. Шли, шли, сколько-то, уж не помню, шли долго. Увидели, наконец: небольшую полянку, стоял большой сарай, громадный, метров 10 на 30. Нам сказали: можно располагаться, идите в этот сарай, берите с собой сено, кладите, устраивайтесь, чтоб мы могли там спать на этом сене в этом сарае. Дальше, там был котел чугунный большой громадный, делайте себе очаг. Можете варить, вот есть крупа, есть буханки хлеба. Что-то можете себе сварить, и покушать. Сказано было, что, где опушка кончается внизу, есть равнина. Там мы должны будем рыть противотанковый ров, чтоб немецкие танки, если они прорвут наши оборону, могли в этом рве застрять, ров специально  был рассчитан по размеру танка. Мы должны вырыть этот ров. Потом должны приехать, его забетонировать, чтоб он не развалился. Танк попадает в такую ловушку, и в этом рве сидит и все. Это смысл противотанковых рвов. Почва там была из жирной, тяжелой глины. Очень тяжелая глина. Поэтому, эту ковшовую лопату поднять, если ее полную взял, было очень трудно нам, школьникам, не приспособленным для такой работы (а девочки!). Да, совковую в эту глину надо воткнуть, потом поднять с этой глиной. Это было очень тяжело. Мы могли только по кусочку брать. Потом нам где-то на следующий день сказали, что вам нужно выкопать нормы, определенные метры. Если вы не выкопаете, мы вас кормить не будем! Такая была нам инструкция от пузатого, такого, дяди в сапогах, в галифе, который там распоряжался этим делом. Ну, что делать? Мы начали пытаться как-то копать, и делать этот ров. Невдалеке селение, оказалось, что это Вязьма, а за Вязьмой, Смоленск был на горизонте. Вот куда нас завезли. Мы учились рыть эту глину тяжелую. Что-то там, нам приносили, давали крупу какую-то, кашу чтоб варить. Понемножку хлеб давали. Вот так жили. Даже еще было «развлечение» - интересное. Мы вечером, когда уже темнело, видели, как немецкие самолеты шли бомбить Москву. Летели тяжелые такие: гудели моторы. Потом мы выяснили, что Москва оборонялась неплохо, они шли назад, не все бомбы они сбрасывали и тут как раз на нас и сбрасывали оставшиеся бомбы. Мы этим делом очень заинтересовались. Видим, идут самолеты. Мы лежим на траве и смотрим, как они летят. Видим, как выбрасывает бомбу. Мы смотрим, как она падает, летит, летит. И после этого мы переворачиваемся и ждем. Бомба взрывается. Когда они пролетали, бомбы падали далеко. Мы бежали собирать горячие осколки от бомб. Это были рваные куски металла, они были горячие после взрыва. И мы их брали себе в коллекцию. У нас было такое занятие каждый вечер. Каждый вечер мы наблюдали, как шли эти самолеты, сколько они сбросят бомб. Поскольку мы у самого леса были, они, по-видимому, в лес не бросали и не видели нас. Поэтому мы все остались живы и целы с этими кусками металла. Такое у нас было развлечение. Как-то кто-то из ребят сумели как-то передать, то ли через этих солдат, солдатики были хорошие, кроме этого пузатого мужика, главного. Сумели как-то передать в Москву известие о том, как мы находимся, и что с нами происходит. Через некоторое время этот пузатый исчез, нам принесли много продовольствия, всего: каши, мясные консервы, тушенки, все как надо. Мы привыкли работать неплохо, стали помогать друг другу. Практически, мы ров-то выкопали на нашем участке. Очевидно, на другом участке была другая группа. Вдруг к нам прибежал военный, сказал: немцы прорвали оборону Смоленска и поэтому нам надо быстро уходить, бежать. На станции, куда мы приехали, стоят эшелоны. Нам нужно успеть в эшелон, чтобы он нас отвез домой в Москву. Расстояние до этих эшелонов, не до этого полустанка, а до станции 50 километров. Был только один грузовичок, куда положили какие-то вещи, девочек туда каких-то положили, тех, кто был больной, плохо себя чувствовал. Это было вечером. Ночью мы рванули по тропинке туда как можно скорей бегом от этого места. Когда мы большую часть прошли, на горизонте мы уже увидели эту станцию. Мы увидели, что ее бомбят, ее разбомбили. Пожар. Мы пришли туда - все-таки такое расстояние 50 километров! Как мы дошли, мы не знаем. Там был другой состав, мы в него погрузились, и состав поехал в Москву. Приехали мы в Москву, на ту самую грузовую платформу, с которой мы уезжали. Вышли, нас выпустили. Все было в дыму после бомбежки в Москве. И пошли по домам к себе. Было, оказывается, письмо, и папа мой писал Сталину о том, что нас обманули, что мы едем в колхоз помогать. В результате всего этого нас все-таки вывезли. Так удачно. И перед нами эшелон, по-видимому, был разбомблен. А, наш эшелон остался жив. Так вот эта эпопея с этим трудовым фронтом, закончилась. Потом нам сказали, что оказывается, когда немцы прорвали нашу оборону, немцы ров забетонировали, бетон-то привезли, все, наоборот, чтоб наши не пришли. Это были разговоры, насколько они справедливы, никто не знает. Во всяком случае, такая была штука с противотанковым рвом.
 

«Белый билет»

Когда  настал срок призыва моего в армию, я пошел в военкомат. Медицинское обслуживание, меня проверяли со всех сторон. Потом вышли, начальник сказал: слушай, тебе повезло, у тебя сердце плохое и зрение, тебе дали белый билет. Это значит, что меня не должны призывать в армию. Несмотря на патриотизм, он говорил, это лучше. Там бойня, ты на фронт не поедешь, выписали мне так называемый «белый билет». Свободный от призыва.

Стрелок

Через некоторое время мне приходит повестка: явиться в Горвоенкомат. Я иду в Горвоенкомат. Прихожу, сидит полковник. Что у тебя? «Белый билет». Показывает: два пальца и спрашивает: сколько пальцев? Я говорю: два. Ну и годен. Я говорю: у меня же очки. А тут многие воюют с очками сейчас. Прописал мне: годен к нестроевой службе. Строевая - это сразу на фронт, а нестроевая – это значит в тылу, где-то можно служить. Меня послали в Серебряный Бор, есть в Москве такой. Там в Серебряном Бору, вдоль реки как идешь склон, там мост. На этом склоне были склады Наркомата обороны. Там было все: валенки, тулупы, противогазы. И были в этих пакгаузах закрытых, часы и дорогое, и фотоаппараты, все, что надо для армии. Стояли вышки. Были так называемые бурты. Валенки здоровые кучи. В другой куче телогрейки, в этой ватные штаны и так далее. Мы должны были охранять этот склад. Там стояли вышки, как всегда. На этих вышках ты стоял. Давали тулуп, шикарный белый тулуп с таким высоким воротником, чтоб не замерзнуть. Надевал этот тулуп, давали ружье, и ты четыре часа стоял на этой вышке. Через четыре часа тебя освобождали. Ты мог прийти попить чайку. И там была хорошая система, ты двое суток дежурил, трое отдыхал дома. Капитан, который всем этим занимался, старый дядя, он говорил: вот первая заповедь, у вас есть ружье. Ни в коем случае из него не стреляйте, потому что оно старое испорченное, оно взорвется, оно вас изуродует. Потому что не было оружия, все на фронт. Вот он нам сказал: вы кричите, орите «стой!», мы придем, но не стреляйте. Направляйте, пугайте, если кто-то полезет, но, ни в коем случае не стреляйте. Вот такой был интересный дядя очень симпатичный. Вот так мы там стояли, охраняли. Мы это использовали еще для чего. Например, приходим в рваных валенках, мы там их оставим, новые оденем и уйдем. Мы для себя брали оттуда телогрейки, штаны с этого склада. Видимо-невидимо там всего этого было. У меня было удостоверение «стрелок». Я дежурил в Серебряном Бору. На трамвае доезжал, дальше долго шел пешком туда на этот склад. Мы там дежурили, потом домой, дома я еще где-то работал. Мама все еще в Челябинске, папа в Алма-Ате. Я один вот укрываюсь, питаюсь за счет добрых людей.
 

Коломна

Пришла следующая повестка: явиться уже в строевую, с вещами. Были казармы, в районе вокзалов. Мы должны туда придти и там нас должны рассортировать и куда-то отправить. Я дома оставил записку, и брату сказал. Родители приедут. Там оказалось хорошо. Старшина, который нас вез, хороший такой дядя симпатичный молодой. Он говорил: я вам по секрету говорю, мы поедем в Коломну. Там есть училище младшего сержантского состава, где нас должны учить. Отобрали, кто 10 классов кончил или 9, для того, чтобы их научить чему-то и сделать младший сержантский состав. Поэтому, я это знал, и сообщил, что я там. Нас посадили на электричку, мы приехали в Коломну. Там нас переодели, мы свои вещи сдали, дали форму, вымыли, вычистили, постригли, все как следует. Там был очень хороший симпатичный капитан, который нам должен был преподавать всякое электричество, магнетизм, чтоб мы работали с этим, которое я прекрасно хорошо знал. Он потом все это понял, увидел. Я за него вел занятия иногда, а он дома был со своей женой. Мы там занимались, показывали на плакатах, делали лабораторные опыты, паяли, включали. Там какое-то количество времени мы пробыли. Нам выдали удостоверения, мы присягу приняли, что мы обучены, знаем, и нас можно уже дальше отправлять на фронт. Не прямо на фронт, а в часть, которая будет формироваться, собираться и потом поедет уже на фронт. Вот это было такое училище. Неплохо там кормили нас в этом училище. Я не помню, может, давали нам деньги какие-то как полагается. Во всяком случае, мы там не голодали, там было прекрасно. Вот такие интересные были занятия, которые я вел.

Формировка Бригады

Когда мы там закончили обучение, нам дали форму, пришили лычки, нас отвезли. Там недалеко есть Галутвин. Город такой есть недалеко. Там в лесу формировалась часть, в которой я должен был служить. Меня направили в эту часть. Это такая бригада, артиллерийская бригада, которая имела у себя пушки 152-миллиметровые и пушки-гаубицы. Дивизионы с этими орудиями. Затем был дивизион, который определял, куда стрелять, где есть враг. Он состоял из микрофонов размером метр на метр. Рамка, на нем натянута мембрана и там стоит катушка. Если крикнешь, то катушка будет качаться, идет сигнал, который на самописец. И от этих двенадцати микрофонов, их ставили вдоль линии фронта на расстоянии, провода шли к самописцу. Медицинские самописцы перьевые на 12 перьев, которые на широкой ленте писали с микрофонов амплитуду, синусоиду писали. Был специальный стол, планшет специальный. По сдвигу фазы начала, когда стрельба идет, определялось место, где стоит пушка. Когда 12 микрофонов в линию, ты видишь, там пушка или что там. А по амплитуде и форме сигнала определяла, какая пушка. Какой канал диаметр, ствола, и какой снаряд. Это была шикарная штука, которая могла определить. И когда определяли, что там есть пушка, туда наши батареи давали команду, наводили, чтобы они ее уничтожили. Это дальнобойная артиллерия, она находилась на расстоянии 10-20 километров от линии фронта. Пушки стреляли даже на 50, могли. Для того, чтобы эти пушки тащить, у нас с Америкой был такой так называемый «лендлис», они нам бесплатно, с отдачей после войны, давали машины шикарные свои, которые могли тянуть пушки, снаряды. Это были разные машины, был «Студебеккер», самая здоровая машина, гигантская. Могла 10 тонн везти груза. Потом был «Шевроле» поменьше машина. Она могла везти порядка пяти тонн груза. И были «Додж три четверти» шикарные машины широкие открытые, проходимые, все ведущие колеса передние и задние. Шикарные, которые могли возить начальство разное. И были «Виллисы» самая маленькая машина. Как Уазик, «Виллис», который можно было легко, двое человек, поставить на бок. Она квадратная вся, бока квадратные. Поэтому, подымаешь ее вот так вдвоем, и она становится на бок и перед тобой внизу вся ходовая часть. Можно чинить, смазывать, очень удобно. Крышка, открываешь мотор и все видно. У нас полуторка была машина, ГАЗ и ЗИС знаменитые, там все было так просто. А здесь, когда мы стали получать эту штуку, наши шофера смотрят, они ничего понять не могут. Там столько реле, контактов всяких, карбюратор у нас простой карбюратор, где там поплавок ходит. А здесь все винты крестообразные. У нас такого не было никогда. Плоские, крестообразных у нас никогда не было. Им укрепленные в машинах стенки, все на крестообразных винтах. Помню этот карбюратор большой солидный, с него куча всяких отводов, трубочек. Наши ребята отвинчивают винты, открывают, оттуда пружинки вылетают к черту, шарики. Там столько было автоматики сделано, чтобы экономить горючее как следует, чтобы хорошее зажигание было. У нас этого ничего не было. В этих машинах, мы их постепенно осваивали. Иногда выкинут все и едут. Для зарядки аккумуляторов, чем я занимался, было такое реле, которое состояло из трех электромагнитов, которые регулировали напряжение тока. Обратный ток, чтоб не перезарядить аккумулятор. У нас этого не было. У нас все просто было. Я этим и занимался. Я занимался, меня учили, там зарядкой аккумуляторов и ремонтом электрооборудования всех машин и тягачей. Еще кроме этих машин были дизельные тягачи, такая шикарная американская машина, которая могла тянуть. Она работала уже на солярке, а не на бензине. Вот мы такую технику получали, ее осваивали. В этом лесу у меня вырыта была землянка большая, где можно было поставить аккумуляторы, были так называемые танковые, деревянные ящики. Такие 24 вольта кислотные паршивые аккумуляторы, которые я тоже заряжал. Американский щит был для зарядки, такая штука. Открываешь створки, тут все приборы: амперметр, вольтметр, переключатели. И движок бензиновый, можно было завести его, включить и он давал ток, нужный для зарядки аккумулятора. И заодно, он мог давать ток 220 вольт для освещения. Вот это было мое хозяйство, этим я занимался, заряжал аккумуляторы. Если они были плохие, это жуткая работа, надо было их вскрыть, всю замазку вынуть, кислота серная там. Почистить и заменить сепараторы и прочее. Ужасное дело. Потом уже мы все аккумуляторы выкинули, достали американские аккумуляторы, хорошо сделанные, где там все было предусмотрено. Это было мое дело. Все аккумуляторы на всех машинах, должны быть безукоризненно работающие. И все электрооборудование тоже должно работать. Почему? Потому что иногда эти большие наши пушки, которые стреляли на 50 километров, их использовали для прямой наводки, так называемой. Укрепления бетонные доты, дзоты из бетона сделаны. Как их разрушить? Стреляй, не стреляй, рядом снаряды падают. Нужно быстро было подвезти пушку к этому укрепленному доту, поставить ее чуть ли не рядом, через дуло прямой наводкой наводятся. Есть для наводки, специальный оптический прибор у пушки, там корректирует все, например, ветер. А здесь через дуло расчет пушки наводит ее прямо куда надо. В основном на щель, которая там есть, из которой стреляют из пулемета. Заложить снаряд и выстрелить. На этот выстрел могли нас засекать, поэтому мы должны быстро сразу свою пушку увезти. Для того чтоб быстро увезти, все электрооборудование должно работать безотказно. Я этим занимался, за это отвечал, чтоб у меня все было в порядке, чтоб наше не погибло орудие и люди, расчет. После выстрела по прямой наводке быстро отвезти, потом, если не разрушили, второй привезти. Это была очень ответственная операция «прямая наводка». А дальше обычная стрельба по указаниям микрофонов. У меня все это было сосредоточено, все эти зарядные агрегаты, все верстак, станок, чтоб можно было починить, сделать. Летучка была машина, у которой был сделан брезентовый верх и там все находилось. Там сидел водитель сибиряк Сашка Есин. Когда мы поехали уже на фронт, к нам на эшелон пришел мальчик очень хороший Юра, у которого родители погибли на Украине во время войны и командир бригады взял его как «сына полка». Сшили ему шинельку, штаны, обмундирование. И он его направил ко мне. Он говорит: у тебя он будет, учиться делу. Будет учиться нужному ему после войны специализации. И значит, был вот этот Юрка. Вот мы втроем ездили с этой машиной нашей по нашим дивизионам по очереди. Заряжали аккумуляторы, чинили электрооборудование. У нас была карта, мы знали, где кто расположен какой дивизион. Мы обслуживали это дело, это была наша задача после того, как нас отправили на фронт. Потому что пока мы на формировке были в этом лесу, мы получали эти машины, мы осваивали всю технику, получали потом пушки. Потом были пробные стрельбы на этом поле. И после комиссии, когда мы эти стрельбы выполнили правильно, тогда сказали, все, вы готовы, теперь вы поедете на фронт.

 

Парковый Взвод

После этого мы переехали, нашли наше место, где мы расположились, наш парковый взвод, где чинили, делали и потом пошли на операцию. Мы как раз попали в знаменитую Ясско-Кишеневскую операцию первую, после которой Румыния сдалась. Ее царь ушел, сдался, и она стала нашим союзником. А для немцев это было плохо, потому что они в Румынии брали нефть. Там есть нефть в Румынии. И как только мы это сделали, самолеты перестали бомбить, не на чем летать было немцам. Нефти нет. Потом, когда они изобрели, вместо нефти из водопровода топливо (можно было порошок засыпать), но это хватало только для машин. А так это было очень здорово. Тут вдруг все затихло. Румыния стала нашим союзником. Румыны были хорошие артиллеристы. Маленькие пушки небольшие 45-ти миллиметров. Они очень здорово очень четко метко стреляли, помогали нам. У них там была такая дисциплина. Даже какой-то сержант был уже недосягаемый, по сравнению с обычными солдатами. Почитание чинов было. Мы на всякий случай пускали их между своими частями, чтоб они назад не удрали со страху, потому что они все были трусы и боялись всего этого, в отличие от наших. У нас тоже части пополняли иногда из Средней Азии. Они тоже все трусы, вот ползем по-пластунски, они стараются, если видят, человека убили, они стараются с него снять все. Или повернуть назад. Вот они такие, были. Поэтому их тоже мы загоняли между нашими парнями. Ясско-Кишиневская операция была первая, это была жуткая вещь. Почему? Там был укрепленный район. Укрепленный район это значит много дотов, дзотов, всего, артиллерии сосредоточено колоссальное количество было сосредоточено на некой площади. Более менее, плоской, холмы там такие. Почва там была пылища такая. Нужно было этот укрепленный район уничтожить. Состояла цель этой операции. Туда заранее тихонечко ночью мы продвигали все свои орудия, всю технику ставили, где нам надо и маскировались, брали там, березки вырубали, будто там лесок. В этом леске была расположена наша техника один на другом тесно, кольцом, полукольцом. Нацеленные туда орудия, чтоб уничтожить укрепленный район, который мешал дальнейшему продвижению, и после которого Румыния должна была сдаться. Там много частей было артиллерийских всех разных калибров, которые были там сосредоточены. В определенное время утром, я помню часов в шесть или пять, была дана команда и пошла стрельба из всех орудий, которые были. Стрельба, стрельба, стреляют, стреляют залпом. Подвозили патроны. Все вдребезги. Потом, когда все это закончилось, была тишина, все заполыхало на холме, все было закончено. Когда мы потом ехали по этому месту, там все было усеяно трупами, лошадьми. У них же на лошадях возили румыны все пушки. Убитые лошади, люди убитые, все это гниющее, вонючее, все в пыли этой. Это было жуткое, жуткое зрелище, когда мы проезжали и уходили дальше. После этого проехали Бухарест. Это было наступление, которое прорвало оборону. Румыния капитулировала. Царь Михай, был такой, перешел на нашу сторону, и все было нормально. Пока нам давали новое задание, перед этим Бухарестом, столицей Румынии - Будапешт – Венгрии. Бухарест, мы стояли в монастырском саду. Был монастырь, монахи все попрятались где-то. А в монастырском саду была черешня, слива, вишня, яблоки. Колоссальная площадь засеяна всем этим и все это созревшее. И мы там обжирались всеми этими фруктами. Это было наше прекрасное питание вместо каши, которую нам возили на наших кухнях. Вот единственное воспоминание о монастырских садах, где мы залезали на дерево и прямо там все ели. Потом слезали, на другое залезали дерево. Такие интересные были воспоминания среди всей этой войны. Как-то никто не думал. Боятся, не боятся. Все делали свое дело просто. Никаких там лозунгов «за Родину, за Сталина». Ничего, просто знали, что надо победить. И делали каждый свое дело, как следует, больше ничего. Вот я чинил и заряжал аккумуляторы. Парковый взвод назывался, при котором я был. Там чинили машины испорченные, двигатели, если не работали. Были мастерские, в которых можно было выточить и поршни, и коленчатые валы, заменить, починить машины можно было. Вот это был Парковый взвод, где занимались ремонтом техники. Пушки отдельно чинили. Ремонтная база пушек. Есть свои мастера по пушкам, специалисты. Мы только по машинам могли. Там командовал этой техникой заместитель командира бригады майор Мантусов. Очень интересный человек. Он настолько был специалист по машинам. Вот какая-то машина, стоят люди, специалисты, смотрят. Включают ее, там что-то шумит, гремит, они не могут понять, где чего. Он идет мимо. Проходит мимо и на ходу говорит, вот там, там сделай то и то. И идет дальше. Ну и сделают, машина заработала. Вот был специалист! Высочайшего класса! Он по стуку, по шуму знал, где что шумит в моторе и давал сразу точный совет. Вот такие были люди - Мантусов. Изумительный человек был. Мантусов.

Мы раз ездили, обследовали по очереди дивизионы, и чуть не попали за линию фронта. Первая идет пехота всегда. «Прошла и еще охота!», - про нее говорили. Пехота, артподготовку делают. И потом идут танки уже после пехоты. Все, что пехота не смогла взять до конца напугать. И вот мы однажды чуть не попали в некую ловушку. Было так. Мы обследовали наши дивизионы, знали, где они расположены и нам оставалось еще один дивизион. Ну, мы сообразили туда ехать. Мы едем по дороге. Дорога идет, потом смотрим, странно, вдоль дороги какие-то вместо домов остаются печки с трубами. Дом сгорел. Тишина. Стоят обгорелые. Никого нет, никого не слышно. Мы едем и едем тихонько на своей машине. Вдруг смотрим, из блиндажа под землей выходит: вы куда? Тут передавая, вот там немцы! Мы быстро, Сашка развернул машину, и назад дунули, уехали. Но у нас там случилась беда, пока мы приехали к себе. Мы приехали с передовой, там лесок такой, свалка, уже далеко от передней линии. И вдруг машина остановилась. На полном ходу раздался треск и машина вдруг остановилась. Вышли, стали смотреть, в чем дело. Сашка посмотрел, говорит, задний мост у машины, там, по-видимому, полетели коронные шестерни, которые главные. Дело гиблое, мы не можем дальше ехать. Хорошо, что не на передовой! Мы поддомкратили машину, он разобрал, вынул мост, действительно, видим, куча зубцов. Попало там что-то, или плохая сталь была, один не выдержал зубец. Поэтому, ехать мы не можем. Что делать? Где добыть? Стали ходить по этому лесу. Вдруг лежит старый Форд машина. А наша-то машина полуторка, это Форды были фактически, взяли один к одному. Только назвали. Мы увидели этот старый Форд, открыли у него оси, весь задний карданный вал, все цело. Взяли оттуда, наш убрали, новый поставили, поехали дальше. Вот повезло!
 

 Особый случай в Словакии

В Словакии было одно приключение на квартире, куда мы зашли. Там жила какая-то симпатичная молодая женщина. Там стоял шкаф с одеждой какой-то. И улица была, где вдруг откуда-то, когда наши, там показывались, вдруг откуда-то стреляли. То есть явно было, что есть где-то человек, который сообщает немцам, где находятся наши вооруженные силы. И оказалось, что когда я стал этот шкаф смотреть, где висели платья, стоял приемник, приемник шикарный немецкий «Телефункен». Но, приемник-то был включенный, но он был переделан под передатчик. И больной, который лежал, как она говорила, престарелый дядька, был на самом деле не больной. Он и передавал эти данные. И вот мы это раскрыли, и все кончилось.

 

 Добрый случай в Словакии

Мы пришли в какой то городок, где были все электрические провода оборванны, не было электричества. И была семья муж, жена, сын и у них был один работник, какой-то друг. Они делали колбасные изделия. У них были коровы. Они нам рассказывали, в чем состоит качество любых продуктов, в том, что пока теплое мясо, его обработать. Вот если ты теплое мясо обрабатываешь, тогда получается высший класс всех изделий, которые делаются из него. Копченые колбасы, вареные, тем более, сосиски. Им для того, чтоб все это работало, мясорубки нужно было электричество. И они видит - у нас динамо-машина. Я им говорю: я вам подключу электричество, к поселку. Я подключил генератор, который у меня был в машине, все засияло, все заработало! И они начали быстро-быстро делать. И кормили нас всеми этими колбасами. Вот такое еще было. Мы дали свет, какое-то время мы там постояли. Я залез на столб, все это умел сделать, все куда надо. Не только им, но и всему городку освещать хватило мощности. Это было в Словакии.

 

Вдруг – Тишина!

Когда мы были в Чехословакии, вдруг заключили мир. В Чехословакии еще продолжалось сопротивление. Мы там воюем, идет шум, и вдруг услышали полную тишину: ни выстрела, ну самолеты давно кончились. Ведь война это все время стреляют, шум сплошной всегда стоит в ушах. И вдруг мы там, в Чехословакии ощутили необыкновенную тишину, ни одного выстрела, ничего. Оказывается, заключили мир. А мы не знали. Поэтому была тишина. Это было другое ощущение: странная тишина! И тут мы все обрадовались, взяли, налили спирту чистого. Я помню, стакан чистого спирту выпил и отключился, потому что нельзя чистого спирту стакан выпить так. Хорошо, ребята потом меня откачали. Это была такая радость от этой тишины, от того, что стал мир. Это Победа, мы ее так ощутили. Эта тишина нас сразу поразила. Тишина. Если до этого шум, потом шум прекратился. Другое впечатление от всего этого. Живешь в этом, вдруг самолеты перестали лететь бомбить. Это кончился бензин. А потом значит в Чехословакии тишина. Необыкновенная тишина. Оттого, что, оказывается, заключили мир. Да, вот заключили мир. Вот это узнали потом.